В 2009 году Генассамблея ООН провозгласила 20 февраля Всемирным днем социальной справедливости. “Ъ” спросил у ньюсмейкеров, есть ли в России социальная справедливость.
Фото: Глеб Щелкунов, Коммерсантъ
Наталья Зубаревич, директор региональной программы Независимого института социальной политики, профессор географического факультета МГУ:
— Чувство социальной справедливости у нас заменяет фраза «А почему мне не дали?». У нас хорошо работают дарвиновские законы, у нас человек человеку волк и, если я умру завтра, ты умри сегодня. У нас больное общество, так бывает.
Появление в России социальной справедливости возможно, но не при нашей жизни. Справедливости вообще не бывает в условиях, где каждый за себя. Большие хищники поедают всех остальных. В развитых странах, чтобы отстаивать интересы людей, специально были созданы и сформированы партии, профсоюзы, структурные гражданские объединения и еще много чего, потому что один человек в поле не воин, для этого должны быть общественные структуры.
Фото: Евгений Павленко, Коммерсантъ
Олег Шеин, вице-президент Конфедерации труда России, депутат Госдумы:
— Возможность появления социальной справедливости в России есть. При реформах со стороны государства возможен процесс перераспределения созданного обществом национального продукта от имущего класса к классу работающему. При этом необходима последовательная способность людей к формированию единых социальных движений, организаций, потому что против системы может работать только другая система.
Фото: Александр Коряков, Коммерсантъ
Оксана Дмитриева, лидер фракции Партии роста в заксобрании Санкт-Петербурга, в 1998 году министр труда и социального развития:
— Социальной справедливости в России нет ни в буржуазном, ни в социалистическом понимании. В социалистическом — нет хотя бы относительно равномерного распределения доходов. Что касается буржуазного понимания, в России уж точно трудом праведным не наживешь палат каменных.
Фото: Антон Белицкий, Коммерсантъ
Дмитрий Глуховский, писатель:
— Социальная справедливость обычно увязывается с борьбой граждан за свои права, а у нас граждане деморализованы и за права бороться боятся. При этом у власти находятся узурпаторы, люди, попавшие во власть случайно, ничем ее не заслужив. Чувствуя свою уязвимость, они будут в дальнейшем стараться как можно больше дистанцироваться от народа, из которого сами вышли.
Фото: polymus.ru
Иван Климов, доцент факультета социальных наук кафедры анализа социальных институтов НИУ ВШЭ:
— Социальная справедливость есть всегда и в любом обществе. Очень важно понимание людьми, как она устроена и как должно быть. Наши представления текучи, если они застыли, то превращаются в догму, и социальная справедливость вообще не имеет шансов быть реализованной.
Фото: РИА Новости
Дмитрий Орешкин, политолог:
— Если перефразировать известную фразу, справедливости нет и выше. Вопрос в том, насколько мы близки к идеалу. Конечно, у нас намного хуже, чем во многих других странах. По формуле Аристотеля, справедливо то, что законно. По его мнению, закон может быть хуже или лучше, но если закон исполняется, то это справедливо. У нас сам по себе строй, стиль и вертикаль так построены, что законы не соблюдаются.
Фото: wikipedia.org
Алексей Зубец, проректор Финансового университета при правительстве РФ, директор Института социально-экономических исследований:
— Социальная справедливость — штука субъективная. И судить, есть она или нет, можно только на основании мнения самих людей. В нашей стране около 70% населения считает, что современное российское общество несправедливо, и прежде всего в неравенстве доходов и несоответствии стандартов качества жизни тем ожиданиям, которые у них есть. Но если взять уровень жизни наиболее бедных россиян и обеспечить этим уровнем дохода жителей Центральной Африки, то они будут счастливы и будут считать, что живут великолепно.
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ
Александр Аузан, декан экономического факультета МГУ, научный руководитель Института национальных проектов:
— Я бы сказал, что есть три модели социальной справедливости. Первая — это либеральная модель, которая связана с так называемой Парето-оптимальностью: нельзя улучшить чье-нибудь положение, если ухудшается положение другого. В этом случае справедливость достигается за счет результатов роста, и правительство должно обеспечить всем доступ к результатам такого роста. У нас такого доступа не получилось.
Другая модель принята в континентальной Европе, когда улучшается положение среднего, или медианного, члена общества. И похоже, что у нас сейчас пытаются именно эту модель реализовать.
Третья модель предусматривает улучшение положения самого крайнего, бедного члена общества — это по существу коммунистическая модель. После неудачи с либеральной моделью мы пытаемся продвинуться с социал-демократической. Но пока не имеем ни первого, ни второго, ни третьего.
